- Отец завещал развеять его прах в поле под Могилевом. На том самом поле, на котором он в июле 41-го года встретился с Кутеповым и впервые почувствовал, что может быть, не все потеряно.

Потому что это был единственный полк, который стоял, полностью окопавшись, и не собирался отступать. Перед передним краем полка стояло более тридцати набитых немецких танков и самоходок. И он их продолжал бить.

И когда отец спросил Кутепова, почему он не видит на флангах зениток, тот ему ответил: «Если б вы их видели, значит они бы плохо стояли. Но на самом деле их там нет». Отец спросил: «Ну как же? А если отступать?» - «А мы не будем отступать».

И это настолько сильно подействовало на отца... На этом самом поле в романе «Живые и мертвые» встретились Синцов и Серпилин. И на этом самом поле отец завещал развеять свой прах.

Ну а поскольку нас никто не спрашивал... Мы жили в советское время... Хоронили по разрядам. У папаши был разряд второй от высшего: не Красная площадь, но Новодевичье кладбище. В некрологе было сказано, что о дате захоронения праха на Новодевичьем кладбище будет сообщено отдельно.

Нас ни о чем не спрашивали. В некрологе написали, что хотели. При жизни отца он несколько раз проговаривал это свое желание: мне говорил несколько раз, и вдове своей говорил. Это был разговор последнего года жизни.

Мы поняли, что если мы будем трепыхаться, то выполнить волю отца нам могут помешать. Поэтому мы ни с кем не стали спорить. Ровно через неделю мы взяли прах, сели на две машины и поехали в Могилев. (Были: вдова, три дочки от разных жен, его литературный секретарь, кто-то еще, - семь человек нас было).

Причем, где это поле под Могилевом, мы не знали. Никто из нас на нем не был. А людей, которые знали, где это поле, мы не хотели брать с собой. Чтобы раньше времени информация не просочилась.

Мы сказали, что хотим поехать по Симоновским местам: тем, что описаны в его дневниках.

В Могилеве мы нашли тамошнего военкома, который бывал с отцом на этом поле. Когда приехали на место, мы открыли багажник и достали урну.

С нами был еще один человек. Отец всю жизнь искал хоть одного, кто остался в живых из тех, кто воевал на этом поле в июле 41-го года. И вот, наконец, ему этого человека нашли. Пулеметчик. Он пришел увидеться с нами. И тоже поехал на поле.

И вот при двух этих свидетелях, мы, родственники, развеяли прах на поле.

Естественно, это тут же стало известно. В Могилеве к нам на встречу пришла большая группа работников горкома и обкома партии. Но дело-то было уже сделано. Как выяснилось позже, они уже успели снестись с Москвой, в Москве сказали: так оставить.

Когда мы приехали в Москву, нас с Ларисой Алексеевной, вдовой отца, пригласили к себе в ЦК Зимянин, который родом из Белоруссии. Мы ему рассказали, что, почему и как. Он ничего не сказал. Не обсуждался этот вопрос. Но сообщение об этом в течение года не могло появиться в печати.

В течение года нас терроризировали звонками: когда будет захоронение на Новодевичьем кладбище? Всем мы абсолютно открыто объясняли, что нет, никакого захоронения на Новодевичьем кладбище не будет, потому что прах уже развеян под Могилевом, как завещал Константин Михайлович.

После этого, меньше чем через год Лариса Алексеевна приняла решение (и оно было поддержано многими из комиссии по литнаследству. Мною – нет, но это не важно) поставить возле дороги, где был развеян прах, памятный камень. И поставили. Привезли большой валун, тонн на восемь. Архитектор сделал надпись: Симонов. А сзади прикрепили бронзовую дощечку: «Всю жизнь он помнил это поле боя и здесь завещал развеять свой прах».

Впервые об этом написал В.М. Песков, и его материал полгода лежал в «Комсомолке».

Вот и вся история. Потом, еще через полтора года, на этом же месте развеяли прах Ларисы Алексеевны. Она завещала, хотела быть вместе с отцом.

Записано 1.6.2006 г. в Москве.